Поступление в вуз (Из автобиографии Е.К.
Овечкина)
«В поисках работы я уехал в Харьков и в августе 1928 г. подал заявление
о приёме на геодезический факультет Харьковского геодезического института. Конкурсные
экзамены выдержал, но меня не приняли, так как я проходил по курии служащих, по которой, как оказалось, мест не было. Интересно, что
профессору математики Гончарову из университета, проводившему вступительные
экзамены, так понравилось моё решение предложенной задачи на построение, что он
вызвал меня и спросил:
“Кто вас готовил в вуз по математике?”
Я ответил, что специально к экзаменам в вуз меня никто не готовил, а в
Старобельске в школе учителем математики был Тимофей Яковлевич Войтенко. Профессор
Гончаров, который видел меня в первый раз и никакого блата здесь не было, повёл
меня к ректору института, и начал говорить, что меня нужно зачислить в институт
потому и потому-то. Ректор ответил, что он это не может сделать, так как нет
мест по курии служащих и предложил такую комбинацию: он напишет записку в
ветеринарный институт, где был недобор, там меня примут, а через пол года я
смогу перевестись в Геодезический институт. Я не любил “комбинации” и от этого
отказался.
Биржа труда, где я зарегистрировался токарем, направила меня на пробу на
Харьковский паровозостроительный завод – крупнейшее предприятие Харькова. Там
на пробу мне дали выточить вал длиной около 80 см с трёхзаходной ленточной
нарезкой. Нужные резцы я должен был сам изготовить. Я трудился три дня, работу
выполнил, но мне поставили третий разряд. Еженедельно ходил отмечаться на биржу
труда, но работы не было, пособие я не получал. Наконец, биржа труда направила
меня на фабрику металлических игрушек “Комсборбаза”, где я проработал год.
В 1928 г. я заинтересовался химией и в 1929 г. подал заявление на химфак
Харьковского института профобразования (ХИНО). После конкурсных экзаменов меня
зачислили в институт».
Химия в то время была важнейшей областью науки, символом прогресса и
нового времени, появления новых технологии и создания новых материалов.
Студенты
"Студентов того времени можно было легко разделить на две группы.
Половину студентов составляли рабочие, закончившие рабфак или приглашённые в
вуз с производства, они зачислялись вне конкурса. Их возраст был около 30 лет и
более, и здесь преобладали мужчины. Некоторые из них, как заправские комиссары,
приходили на занятия с маузерами на поясе. Остальная часть, молодежь в возрасте
17-19 лет, закончившая десятилетки и профшколы, поступала по конкурсу. В этой
части преобладали девушки… Студент Боря Аверин, которому было уже за 30, всегда
приходил на занятия в тельняшке и с маузером в деревянной кобуре, который носил
на ремне через плечо. К этому все относились совершенно равнодушно, пока
однажды, придя к профессору в кабинет сдавать экзамен, Борис снял маузер с плеча
и положил его молча на стол перед собой. Бедный профессор не на шутку
перепугался и побежал к ректору. После этого случая Борис перестал ходить на
занятия с оружием.
Я получал стипендию 13 рублей 50 копеек в месяц. В 1929 г. на эти деньги
можно было безбедно жить. В студенческой столовой стояли корзинки с бесплатным
хлебом. На первое - борщ или суп, и в тарелке плавал порядочный кусок мяса. На
второе всегда был выбор мясных блюд с гарниром. На третье - кисель или компот,
и все это стоило 28 копеек! И можно было повторять! В 1930 г. положение стало
резко ухудшаться. Обеды отпускались по талонам, исчезли корзинки с хлебом, не
стало выбора мясных блюд. На обед давали всегда одно и тоже: рассольник из
гнилых зеленых помидор, а на второе - кашица из отрубей, где нельзя было
обнаружить и капельки жира. А затем были введены карточки на хлеб и другие
продукты".
В начале 20-х годов ХИНО представлял собой торжество малообразованного,
но партийного студента над преподавателем. Студент учил профессора что, в каком
объеме и как преподавать, и как оценивать знания. Вместо дифференциальных
оценок была введена оценка "зачтено", отменено обязательное посещение
лекций, отменены выпускные экзамены, отменено выполнение дипломной работы,
курсовая система обучения заменена предметной. Эта система способствовала тому,
что на на преподавательские и руководящие должности в университете приходили
партийные и комсомольские активисты. Преподавание химии, физики, математики
менее пострадало от идеологизации и экспериментов двадцатых годов по сравнению
с биологией, историей, филологией. Эти специальности были менее привлекательны
для малообразованного студента, так как требовали минимального знания азов
точных дисциплин. Смена старых преподавателей на этих кафедрах была не столь быстрой.
В 30-е годы возникла необходимость в специалистах для развивающейся металлургии
и химических производств, от выпускника потребовали знания специальности, а не
политграмоты. Возврат к Университету в 1933 г. был принципиальным шагом отказа
от экспериментов в обучении и возврата к классической схеме.
Голод в 1933 году (Из воспоминаний Е.К. Овечкина)
"Лето 1933 года. В июне у нас шла защита дипломных работ, и
оставалось еще сдать зачет по ленинизму. Внезапно все было прервано. 20 июня в
кабинет ректора вызвали большую группу выпускников химфака. Ректор Я.С. Блудов
объявил, что завтра мы должны отправиться в Тростянецкий район для прополки
бураков. Он сказал:
"Я должен предупредить вас, что обстановка там очень тяжелая. Об
этом не пишут в газетах, и вы должны понимать, что это временные трудности,
которые нужно преодолеть".
В речи ректора не слышалось уверенности, и вид у него был довольно
смущенный:
"Посылаем на месяц. Нужно взять с собой продуктов на день, одеяло.
Кормить вас будет Университет".
23 июня мы поездом прибыли в Тростянец, где заночевали в помещении
райкома партии, а утром нас посадили в 2 грузовика и повезли в село Бранцовку
примерно в 25 км от Тростянца. По пути проехали две небольшие деревни, вид
которых потряс нас. Это были совершенно мертвые деревни - не видно было ни
людей, ни собак, ни кур - ничего живого. Двери и окна раскрыты настежь или
забиты наискось досками. Полное запустение.
В Бранцовке нас подвезли к церкви, огороженной железной решеткой.
Подошел представитель власти - однорукий с наганом на поясе: "Вот солома,
берите её и устраивайтесь".
Расположились в ограде церкви под деревьями. Вскоре начали подходить
дети. Их собралось человек десять. В лохмотьях, некоторые опухшие как шары,
другие - обтянутые кожей скелеты. Они просили хлеба. Мы начали им давать, что у
кого было. Увидев это, однорукий заорал на детей и прогнал их, а нам строго
приказал: "Не давайте им ничего. Это дети кулаков". Никто не вступил
с ним в полемику.
На следующий день рано утром, вооружившись тяпками, отправились на
работу. Громадное поле сахарной свеклы все заросло сорняками. Утром работали
хорошо, а днем начало нестерпимо палить солнце. Стоило остановиться, как
подбадривал нас бригадир Петя Бугай. За день очень устали и проголодались.
Придя "домой" узнали, что грузовик с продуктами из Харькова еще не
прибыл. Голодные легли спать. Когда это повторилось и на следующий день,
настроение совсем упало. Работали молча, остряки и шутники приумолкли. На
третий день утром Бугай пошел в колхоз просить продуктов, но вернулся ни с чем.
В большом селе было десятка два-три колхозников, которые сгруппировались у
сельсовета; продуктов у них не было, сами жили впроголодь. Злые и голодные мы
все же пошли на поле. Среди дня прибыл грузовик; где-то по дороге прошли дожди,
и он застрял в грязи. Продукты намокли, хлеб раскис, а "деликатесы" -
колбаса дельфинья с начинкой из гречневой каши уже протухла. Это не помешало
нам наброситься на них с жадностью. Питание было очень скудным. Ежедневно рано
утром мы отправлялись в поле, но работали вяло, возвращались после полудня и
отлеживались на своей соломе. Колхозники к нам не приходили, навещал однорукий,
и осаждали голодные дети, число которых уменьшалось. Мы могли им помочь очень
мало. Их присутствие не давало покоя и страшно угнетало психику. Они говорили,
что некоторые из них ели своих умерших родителей. Однажды я и трое товарищей
случайно оказались свидетелями того, что на кладбище в общую могилу был положен
человек, который еще дышал. Мы бросились в сельсовет с требованием оказать
медицинскую помощь. Там сказали, что хоронят только после заключения врача.
Разыскали врача и яростно накинулись на него, привели к могиле. "Моя вина
- со слезами сказал врач, но ему помочь нет возможности. Он умирает от голода,
лекарства здесь не помогут".
Е. К. Овечкин «На плоскодонке через днепровские пороги»
Сборник "Годы и тропы". К 50-летию харьковского спортивного
туризма. Харьков. «Ра». 2000. Стр. 65 - 82.
"В начале 1930 года группа студентов-первокурсников химфака ХИНО
решила проплыть знаменитые Днепровские пороги. На Днепре шла грандиозная
стройка самой большой в мире плотины. Уровень воды должен был подняться
настолько, чтобы сделать весь Днепр судоходным. Все Днепровские пороги должны
были исчезнуть под водой.
Идея похода родилась у Игоря Дзисько. Как-то в разговоре со мной он
очень поэтично сказал: "А ты представь, Женя, скоро уже никто не увидит
Днепровские пороги и никогда не услышит их рёва". Вот тут и возникла мысль
организовать поход по Днепру: проплыть на веслах и под парусом от Киева до
Днепропетровска, сплавиться по порогам без лоцмана, осмотреть стройку
Днепрогэса, доплыть до Херсона и дальше морем до Одессы. Эта идея захватила
меня.
Я вырос в Старобельске на реке Айдар. Река в то время поддерживалась
полноводной плотинами четырёх частных мельниц. Я прекрасно плавал и всё лето
проводил на реке. Отец построил отличную лодку типа "канадский
батто", плоскодонку на пять сидений с заострёнными концами, зашитыми
сверху и снабженную килем. Плотничать ему помогали мы с братом. На лодке
рыбачили и совершили небольшие вылазки на природу. Уже в то время я мечтал о
складной байдарке.
Нам надо было найти желающих и достать деньги на покупку лодки. Найти
участников оказалось не так то просто. Наши сокурсники, за исключением моего приятеля
Юры Раппа, человека очень весёлого и остроумного, и Леси Барановой, жены Игоря,
принимали наш план за шутку, а когда мы уверяли, что это серьезно, то смотрели
на нас как на ненормальных. Надо сказать, что это было рискованное путешествие,
никто из знакомых не верил в его успех. Отрицательное отношение сокурсников к
этой идее только усиливало наше желание. Позже к нам присоединился ещё один
студент физмата Василий Гранкин, родственник Леси.
К походу мы начали заранее готовиться. В то время хлеб и другие продукты
выдавали по карточкам. Поэтому каждый из нас должен был за зиму насушить не
менее 2 кг сухарей, и достать крупы. Трудности не останавливали нас, мы часто
обсуждали, как лучше организовать путешествие. Каждый должен был сшить из
клеенки непромокаемый мешок для одеяла и одежды. Игорь и Леся шили парус. Самым
сложным был финансовый вопрос - все жили на стипендию. Мы обратились в профком
с просьбой помочь, и после долгих разговоров нам выдали помощь в размере 40
рублей. На эти деньги мы рассчитывали купить в Киеве подержанную лодку.
В конце июня 1930 года вся компания в составе пяти человек собралась в
Киеве на Турухановом острове. Мы купили подержанную лодку, на переоборудование
которой ушло много времени. Надо было нарастить борта, зашить сверху листом
фанеры носовую часть, куда планировали укладывать вещи, приделать киль, чтобы
можно было плыть под парусом, установить мачту, просмолить днище. Лодку назвали
"Йо-хо-хо", позаимствовав у Стивенсона восклицание из известной
матросской песни. Название вывели крупными буквами на обоих бортах синей
краской, остальную часть снаружи закрасили синими клеточками - сколько хватило
краски. Подняли белый флаг с красной звездой.
Мы стартовали рано утром. Погода была прекрасная. Подняли парус, он
наполнился ветром. Течение было слабое, иногда нас обгоняли небольшие
пароходики. Лодка привлекала всеобщее внимание. Публика с пароходов
интересовалась, куда мы плывём. Мы отвечали: "В Одессу через
Днепрострой". Это вызывало взрывы хохота. Мы хором скандировали в ответ:
"Йо-хо-хо!", что усиливало возбуждение пассажиров. Проплыли Канев,
где осмотрели могилу Т.Г. Шевченко. Расположились лагерем ниже по течению. По
карте прикинули, что за день при хорошем ветре прошли 130 км, а до порогов ещё
500 км, по порожистой части 90 км, и затем ещё до Одессы 380 км.
Сварили на костре кашу. Никаких консервов у нас не было. На десерт чай с
сухарями. Легли спать рано и сразу заснули, как убитые. Спали укрывшись
одеялами, на куске брезента, который в случае дождя должен был заменять палатку.
Погода благоприятствовала путешествию.
На следующий день шли на веслах по фарватеру, так как боялись
заблудиться в многочисленных протоках. Прошли Черкассы, на ночь остановились
возле деревни, где удалось достать немного картошки.
На третий день к полудню доплыли до Кременчуга. В Кременчуге по
предъявлению письма профкома и студенческих билетов (паспортов тогда ещё не
было) с трудом удалось по карточкам добыть несколько буханок хлеба. И то,
только благодаря Юриному остроумию.
На следующий день к вечеру доплыли до Днепропетровска. В Днепропетровске
решили остановиться возле водной станции "Динамо". Спали как всегда
на песке, укрывшись одеялами и положив одежду под голову. Проснувшись утром,
обнаружили, что вся наша обувь, старые поношенные ботинки и туфли, украдены.
Купить новую обувь было невозможно, да и не было денег. Дальше путешествовали
босяком, но настроение было весёлое.
В районе Днепропетровска начали встречаться камни в русле, а затем и
пороги, прохождение через которые небольших судов возможно только в высокую
воду, во время половодья. Здесь уже других лодок не было. Мы сняли парус и шли
в одиночестве на вёслах. В деревне Каменка зашли в контору лоцманов, основанную
ещё во времена Екатерины Второй, спросили карту порогов. Пожилой лоцман, увидев
нашу лодку, неодобрительно воскликнул:
"Боже боронь щоб вас затягло в це пекло! Лодку розiб'е в щепи, а ви
загините!" Тем не менее, показал нам ориентиры, по которым следовало
отыскивать входы в так называемые "каналы" - специально расчищенные
проходы, которые делали, взрывая выступающие выходы гранитной породы.
Мы сели лицом вперед, взяли весла в руки и поплыли навстречу порогам.
Пороги гремели так, что надо было кричать, чтобы расслышать друг друга. В
каналах вода неслась с громадной скоростью, образуя высокие стоячие волны,
окатывавшие лодку сверху. Мы изо всех сил гребли, стараясь не попадать в
стоячие волны. Приходилось останавливаться и выливать воду из лодки. Особое
впечатление произвели пороги Звонецкий и Ненасытец. Последний прошли неудачно:
повредили лодку - на одном из камней оторвало киль. После Ненасытеца мы стали
на ночевку.
На следующий день нас встретил Внук - второй по опасности порог после
Ненасытца. Мы постепенно привыкли к грохоту порогов, осмелели, стали купаться
и, даже, переплывали поток. Днепр становится всё более живописным, течение
ускоряется. Река стеснена с двух сторон гранитными скалами, её ширина
уменьшается до 300 метров. Пройдя Кичкассий железнодорожный мост, мы увидели
панораму Днепростроя. Через всю реку стояли бетонные быки плотины. У левого
берега пространство между ними было забетонировано, у правого оставался
свободный проход. Стена плотины поднималась более чем на 65 метров и имела у
подножья толщину 36 метров! Здание электростанции было уже готово. Канал с
тремя шлюзами ещё строился. Рядом был целый город с бетонными и другими
вспомогательными заводами. Оказалось, что всего на стройке работало 8 000
человек.
Мы с Игорем отправились к администрации. Нас приняли благожелательно, и
сказали, что мы первая группа в этом году, прошедшая пороги на лодке. Мы
получили разрешение ознакомиться со строительством и талоны на питание на
фабрике-кухне, куда сразу же и отправились. Столовая нам понравилась, здесь мы
пообедали, и сразу же поужинали. Утром осмотрели здание гидроэлектростанции,
где шел монтаж третей турбины, и отправились в путь. Шли на веслах, потом подул
ветер, и мы подняли парус. Ниже Александровска (Запорожье) стало попадаться
много лодок, в том числе и парусных. Наша лодка привлекала всеобщее внимание.
Ночевали на живописной песчаной отмели. Появилось множество комаров, которые
забирались под одеяло и мешали спать.
В Никополе нам удалось вместо хлеба получить по хлебным карточкам
тарань. Такого лакомства мы давно не видели! Ветер утих. Стояла жара, даже
купание освежало ненадолго. Ночью спать было невозможно из-за комаров. Ещё
через день мы пристали к причалу херсонского яхт-клуба. Начальник яхт-клуба,
узнав, что мы плывём из Киева и прошли без лоцмана все Днепровские пороги,
сказал: "Почему же вы не сообщили телеграммой о своём прибытии? Мы бы
организовали торжественную встречу!"
Нам дали комнату, где мы сладко выспались на столах, наслаждаясь
отсутствием комаров. Утром собралось десятка два членов клуба, которые
посмеивались над нашим "Йо-хо-хо" и с интересом спрашивали об
эпизодах сплава по порогам. Оказалось, что никто из них не сплавлялся по
порогам. Мы уже порядком устали, и решили в Херсоне продать лодку, и далее в
Одессу ехать палубными пассажирами. В Херсоне мы так и не смогли купить обувь,
в то время это было непросто. На землю Одессы мы ступили босиком, и, как назло,
встретили профессора Е. С. Хотинского, читавшего нам органическую химию.
Хотелось посмотреть город, и побывать в знаменитом оперном театре. Театр мы
посетили, купив дешёвые билеты, а вместо обуви надели носки. В таком виде нас
пропустили, хотя выглядели мы очень невзрачно.
На курсе наше путешествие интереса не вызвало и почти не
обсуждалось".